Источник:
Михаил Фридман любит повторять, что самый страшный зверь в Африке — это бегемот. Дескать, нет ничего опаснее, чем оказаться между бегемотом и водой — затопчет. Эту метафору Фридман использует для описания взаимоотношений своей «Альфа-Групп» с российским государством. Никогда не вставать между бегемотом и водой — проверенная стратегия крупнейшей российской финансово-промышленной группы. Глядя на ситуацию хотя бы с теми же братьями Магомедовыми, нельзя не согласиться с разумностью принципа Фридмана.
В новых реалиях эта стратегия имеет и другие преимущества. В глазах международного сообщества любые связи с российским государством подозрительны. Быть русским — не круто, быть русским олигархом — опасно и почти стыдно. Арест Сулеймана Керимова, санкции против Олега Дерипаски и Виктора Вексельберга, демонстративный отказ им в приглашении в Давос, визовые мытарства Романа Абрамовича, задержание и допрос Дмитрия Рыболовлева — все это свидетельствует об уверенной тенденции. По отношению к российскому бизнесу действует презумпция виновности.
Впрочем, несмотря на растущие внешние риски, российские предприниматели еще меньше доверяют нашему государству. Об этом говорит и провал деофшоризации, и продолжающийся отток капитала из России. Национализация элиты, очевидно, не состоялась. Более того, токсичность российского государства в глазах западных «партнеров» будет в дальнейшем еще больше влиять на инвестиционные решения российского крупного бизнеса. От бегемота постараются держаться подальше, не ровен час, пришьют соучастие в покушении на Скрипаля, производство химического оружия или намерение украсть, например, солнце.
В перспективе это может привести к разбалансировке существующего режима, который уже потерял поддержку интеллигенции и теперь рискует остаться без крупного частного бизнеса наедине с нарастающими социальными проблемами и ухудшающимся международным положением.
Едва ли частный бизнес попытается оказать давление на власть с целью смены руководства страны или корректировки его политики, как это было, например, в ходе русской революции 1905–1907 годов. Все-таки страх перед революцией зашит в наш генетический код. Скорее мы потеряем еще одно поколение талантливых активных людей, которые просто отойдут в сторону, а деньги предпочтут вкладывать в проекты без политических рисков, возможно, вообще за пределами страны. Не обладая токсичными связями с Россией, наши предприниматели постараются выстроить индивидуальные истории, как это делает, например, Евгений Чичваркин, который уже доказал, что русский может быть успешным без господрядов и трубы, на совершенно новом для себя поприще, в прежде герметично закупоренных бизнес-нишах, чуждой этноязыковой среде и при почти параноидальной подозрительности аборигенов ко всему русскому.
